«Ивану Денисовичу» полвека : юбилейный сборник. 1962-2012 / сост. П.Е. Спиваковский, Т.В. Есина; вступ. ст. П.Е. Спиваковского. – Москва : Дом русского зарубежья им. Александра Солженицына : Русский путь, 2012. – 744 с.

Материалы сборника охватывают период с 1961 года, когда речь шла о судьбе пока еще не изданной машинописи «Щ-854», до 2009 года. Это архивные документы, литературно-критические статьи, дневниковые записи, письма и воспоминания людей, так или иначе соприкоснувшихся с этим произведением. Немало места в книге уделено первым отзывам на публикацию «Одного дня Ивана Денисовича», откликам из русского зарубежья. Материалы сборника отражают литературную полемику тех лет, когда первоначальные положительные отзывы о солженицынском произведении сменились откровенной травлей.

В сборнике соседствуют отклики простых читателей и известных деятелей литературы и культуры. Особого внимания заслуживает статья известного литературоведа С.Д. Артамонова «О повести Солженицына», опубликованная в 1963 г., когда лишь немногие смельчаки решались выступить в защиту этого произведения. Не менее значима знаменитая статья лингвиста Т.Г. Винокур «О языке и стиле повести А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», опубликованная в 1965 году, когда положительные отзывы об этом произведении уже исчезли из советской печати. А рядом – яростное, ненавистническое письмо А.Ф. Захаровой, бывшей лагерной охранницы, негодующей на то, что крамольное произведение Солженицына вообще разрешили печатать.

В настоящем разделе приведены некоторые отзывы писателей и литературных критиков за 1962-1964 гг.

Чуковский К. Литературное чудо. 1962 г.
 Шухов – обобщенный характер русского простого человека: жизнестойкий, «злоупорный», выносливый, мастер на все руки, лукавый – и добрый. Родной брат Василия Теркина. Хотя о нем говорится здесь в третьем лице, весь рассказ написан ЕГО языком, полным юмора, колоритным и метким…
Только владея таким языком, и можно было прикоснуться к той теме, которая поднята в этом рассказе. Тема эта – злое мучительство, ставшее нормой людских отношений, многолетние страдания ни в чем не повинных людей, оказавшихся во власти организованных и вооруженных мерзавцев.

Маршак С. Правдивая повесть. (Внутренняя рецензия. Опубликована в 1964 г.)
Автор повести «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицын рассказывает нам чуть ли не обо всех минутах этого дня, и каждая из них оставляет глубокий след в душе читателя.
Повесть написана с тем чувством авторского достоинства, которое присуще только большим писателям. Никакой литературщины, никаких, якобы обязательных, внешних примет героев или описаний природы. Сказано только, что солнце «с краснинкой заходит и в туман вроде бы седенький», - и вы видите этот морозный закат. Так же метко и лаконично показаны люди…
Странное чувство испытываешь, читая эту волнующую хронику одного дня. Сначала будто перед глазами мрак, а потом он постепенно рассеивается, или глаза привыкают к нему, и все яснее, все отчетливее различаешь обстановку и людей. В большинстве это хорошие люди, обыкновенные советские люди, умеющие находить и в таком суровом, угнетающем лагерном режиме минуты покоя и даже душевного удовлетворения, без которого и жить на свете невозможно.

Симонов К. О прошлом во имя будущего. 1962 г.
 Александр Твардовский в своем предпосланном повести кратком слове справедливо подчеркнул, что это не документ в мемуарном смысле, а произведение художественное. Действительно, хотя ни один человек, прочитавший повесть, не усомнится, что за плечами у ее автора тяжкий личный жизненный опыт, но сама эта повесть об одном дне лагерной жизни – не страницы воспоминаний, а лаконичная и отточенная проза больших художественных обобщений. В ней изображен всего один день, но в этот один день вложено все самое главное, что хотел сказать автор о горьких и черных страницах периода культа личности Сталина…
Тема повести связана с такой страшной и кровоточащей раной, что по-настоящему поднять ее мог лишь крупный художник, органически чуждый соблазну создавать литературу ужасов и сенсаций. Такую тему мог поднять на высоту лишь художник, безгранично любящий людей своей Советской страны и безгранично верящий в их нравственную силу.

Бакланов Г. Чтоб это никогда не повторилось. 1962 г.
Такой книгой, которую читатель ждал, появление которой он предугадывал, стала маленькая повесть с непритязательным названием «Один день Ивана Денисовича», только что напечатанная в журнале «Новый мир». Имя ее автора — А. Солженицын — в литературе не встречалось до сих пор и само по себе пока еще читателю ничего не говорит. Верится, однако, что человеку этому предстоит многое сказать людям.
Жизненный материал, положенный автором в основу повести, - беззакония, которым подвергались советские люди в годы, когда в полную меру сиял культ личности Сталина, - этот жизненный материал пока еще для нашей литературы нов. Не факты сами по себе новы — сегодня они известны достаточно хорошо. От той поры, когда «сама с собой — и то не смела душа ступить за некий круг», до наших дней страна прошла огромный путь развития, означенный XX и XXII съездами партии. Изменились люди, привыкнув верить своему чувству, своему разуму, и это залог того, что старое не повторится. Настала пора осмысления.

Ермилов В. Во имя правды, во имя жизни. 1962 г.
 В нашу литературу пришел писатель, наделенный редким талантом, и, как это свойственно истинным художникам, рассказал нам такую правду, о которой невозможно забыть и о которой нельзя забывать, правду, которая смотрит нам прямо в глаза.
Иван Денисович Шухов, герой повести, - колхозник, солдат Отечественной войны, человек уже немолодой, отбывающий десятилетний срок заключения в лагере. Какое же преступление он совершил? В начале войны попал в немецкое окружение, пробыл два дня в плену, бежал, крался по болотам, чудом добрался до своих и вот за это приговорен.
Вопиющие беззакония подобного рода связаны не только с судьбой главного героя, но и с другими судьбами, проходящими перед нами в повести.

Дымщиц А. Жив человек. 1962 г.
 Один день Ивана Шухова — всего один длинный, страшный (хотя для Шухова далеко не худший) день — представил нам Солженицын. Какое жестокое бытие, какая «грубая кора»... Люди под номерами, которых гонят под конвоем, обыскивают, обворовывают, истязают голодом... Режим, рассчитанный на то, чтобы поставить человека на карачки, убить в человеке человеческое... Но — жив человек. Жив и не сдается. Униженный, он отстаивает пядь за пядью каждую возможность сохранить себя, свою личность...
Повесть Солженицына — ограненный талантом художника кусок жизненной правды. Все в ней строго реалистично, без мелодраматических эффектов, сурово, порою грубо, но без надрывов и сентиментальности. Эта подлинная трагедия действует на читателя с какой-то пронзительной силой. Мы идем за автором по кругам лагерного ада, идем потрясенные и ...просветленные.

Шаламов В. Письмо Солженицыну. 1962 г.
 Дорогой Александр Исаевич! Я две ночи не спал — читал повесть, перечитывал, вспоминал...
Повесть — как стихи — в ней все совершенно, все целесообразно. Каждая строка, каждая сцена, каждая характеристика настолько лаконична, умна, тонка и глубока, что я думаю, что «Новый мир» с самого начала своего существования ничего столь ценного, столь сильного не печатал. И столь нужного — ибо без честного решения этих самых вопросов ни литература, ни общественная жизнь не могут идти вперед — все, что идет с недомолвками, в обход, в обман, - приносило, приносит и принесет только вред.
В повести все достоверно. Это лагерь «легкий», не совсем настоящий. Настоящий лагерь в повести тоже показан и показан очень хорошо: этот страшный лагерь — Ижма Шухова — пробивается в повести как белый пар сквозь щели холодного барака. Это тот лагерь, где работяг на лесоповале держали днем и ночью, где Шухов потерял зубы от цинги, где блатари отнимали пищу, где были вши, голод, где по всякой причине заводили дело... Школа Ижмы — это и есть та школа, где и выучился Шухов, случайно оставшийся в живых. Все это в повести кричит полным голосом, для моего уха, по крайней мере.

Скульский Г. Вся правда. 1962 г.
Язык повести своеобычен. Автор смело уходит от общепринятой литературной фразеологии. Читатель встретится здесь с чисто разговорными народными речениями, областными словами и, конечно же, с грубоватыми приговорками лагерной среды. Может быть, это и покоробит литературных пуритан. Ну и бог с ними! Когда же не коробило любителей заготовленных «мер» и «мерочек» свежее слово.
Своеобычен и ритм прозы А Солженицына: неожиданный порядок слов, особая напевность фразы. К этому ритму надо привыкнуть, тогда он захватывает.
Я начал не с содержания повести, а с ее художественного своеобразия. И сделал это потому, что она представляет интерес не только и даже не столько как человеческий документ, - эта повесть прежде всего явление литературное. В нашей прозе появился новый значительный мастер.

Чапчахов Ф. Номера и люди. 1963 г.
И все же хочется спросить: правы ли некоторые наши критики, безоговорочно принимающие образ Шухова таким, каким он дан в повести?..
Эти нотки абстрактного «общечеловеческого» гуманизма, невольная подмена социально-классовых критериев оценки человека отвлеченно-этическими представляется мне уязвимым местом повести А. Солженицына.
Мне также кажется, что повесть А. Солженицына только выиграла бы, если характер Шухова был бы отмечен высокой идейностью и гражданственностью — более ясным взглядом на время и события.
То же можно сказать и о ближайшем окружении героя повести. В Особлаге, где томятся Шухов и его товарищи, конечно же, можно было встретить людей, которые и в этих условиях продолжали оставаться мужественными гражданами своей Родины, не растерявшими веры в неминуемое торжество великой правды партии и народа, не утратившими убежденности в том, что «человек — это звучит гордо» и что жив он не только хлебом единым...

Сергованцев Н. Трагедия одиночества и «сплошной быт». 1963 г.
 И по самой жизни, и по всей истории советской литературы мы знаем, что типичный народный характер, выкованный всей нашей жизнью, - это характер борца, активный, пытливый, действенный. Но Шухов начисто лишен этих качеств. Он никак не сопротивляется трагическим обстоятельствам, а покоряется им душой и телом. Ни малейшего внутреннего протеста, ни намека на желание осознать причины своего тяжкого положения, ни даже попытки узнать о них у более осведомленных людей — ничего этого нет у Ивана Денисовича. Вся его жизненная программа, вся философия сведена к одному: выжить! Некоторые критики умилились такой программой: дескать, жив человек! Но ведь жив-то, в сущности, страшно одинокий человек, по-своему приспособившийся к каторжным условиям, по-настоящему даже не понимающий неестественности своего положения. Да, Ивана Денисовича замордовали, во многом обесчеловечили крайне жестокие условия — в этом не его вина. Но ведь автор повести пытается представить его примером духовной стойкости. А какая уж тут стойкость, когда круг интересов героя не простирается далее лишней миски «баланды», «левого» заработка и жажды тепла.

Фоменко Л. Большие ожидания. 1963 г.
 Повесть Солженицына при всей ее художественной отточенности и жестокой, горькой правде все же не раскрывает всей диалектики времени. Здесь выражено страстное «нет!» сталинскому порядку. В Шухове и других сохранена человечность. Но повесть не поднялась до философии времени, до широкого обощения, способного обнять противоборствующие явления эпохи. Нельзя видеть в прошлом только чудовищные злодейства. В том-то и счастье, что культ не так всемогущ, как сам он, Сталин, об этом думал, как думали почти все тогда. Одному человеку приписывалась могучая сила народа. А эта неиссякаемая творческая сила делала свое большое историческое дело.
«Один день Ивана Денисовича» лишь приблизился к трагическому произведению полной, всеобъемлющей правды.

Кузнецов Ф. День, равный жизни. 1963 г.
 Вся жизнь лагеря показана в повести глазами Ивана Денисовича — через его восприятие и осмысление. Сделано это мастерски: с абсолютной точностью характера восприятия, стиля мышления, изложения. Автор как бы перевоплощается в своего героя и ведет повествование от его имени, его языком, создавая уже этим — интонациями и красками народной речи — законченный, четко очерченный характер. Характер человека умудренного, знающего жизнь с самой тяжелой ее стороны и тем не менее на удивление сдержанного, спокойного, твердого.
Замечательна мужественная интонация повести: рассказ о тяготах лагерной жизни ведется с большим человеческим достоинством, даже с юмором, с поражающей сдержанностью. В повести нет того нагнетания, смакования ужасов, нет надрыва — она нетороплива, повествовательна. За внешней сдержанностью ощущается огромная нравственная сила автора.

Артамонов С. О повести Солженицына. 1963 г.
Я с большим предубеждением открывал повесть. Думалось, не спекуляция ли здесь на политической теме, не сенсация ли?
И вот вхожу в повесть, и все окружающее унеслось, ни кабинета, ни московского шума за окнами, и только – снежные равнины, мороз, колючая проволока, темная толпа «зэков» и жизнь их, такая страшная, что и в бреду горячечном не явится воображению. Страницы уходят за страницами, их не замечаешь. Но на душе светло, чувства ужаса нет. Уж и улыбка готова появиться на лице. Как же он хорош, как обаятелен этот милый, такой чистый, такой целомудренный Иван Денисович!
Сюжета нет. Никаких атрибутов повествовательных жанров: завязки, кульминации, развязки – ничего этого нет. Просто жизнь за один день, с подъема до отбоя, дела – маленькие, прямо-таки мизерные, - заботы, опасения, волнения, - но нельзя оторваться, и все кажется значительным.

Лакшин В. Иван Денисович, его друзья и недруги. 1964 г.
Отношение критики к повести «Один день Ивана Денисовича» сложилось не просто. Горячо поддержанная при появлении печатью (рецензии в «Правде», «Известиях», «Литературной газете»), повесть позднее в некоторых журнальных статьях получила не сходную с первоначальной, осторожно скептическую и даже откровенно отрицательную оценку. Никто, впрочем, не выражал сомнения в пользе открытого обсуждения в литературе столь острой темы...
Повесть «Один день Ивана Денисовича» прожила в нашей литературе всего год и вызвала столько споров, оценок, толкований, сколько не вызывала за последние несколько лет ни одна книга. Но ей не грозит судьба сенсационных однодневок, о которых поспорят и забудут. Нет, чем дальше будет жить эта книга среди читателей, тем резче будет выясняться ее значение в нашей литературе, тем глубже будем мы сознавать, как необходимо было ей появиться. Повести об Иване Денисовиче Шухове суждена долгая жизнь.