В альбом А.О. Смирновой

В тревоге пёстрой и бесплодной
Большого света и двора
Я сохранила взгляд холодный,
Простое сердце, ум свободный
И правды пламень благородный
И как дитя была добра;
Смеялась над толпою вздорной,
Судила здраво и светло,
И шутки злости самой чёрной
Писала прямо набело.

А.С. Пушкин

Среди замечательных русских женщин XIX столетия нет другой, которой столько выдающихся современников посвящали бы стихи, взволнованные строки в письмах и воспоминаниях - то восхищенные, то возмущенные, но всегда неравнодушные, женщины, смутный образ которой то в идеальном, то в саркастическом обличье узнавался бы на страницах великих произведений русской литературы.

Александра Осиповна Россет, в замужестве Смирнова (1809-1882), прожила долгую и удивительную жизнь. Девочка, выросшая сперва в украинской деревушке, где ее бабушка держала почтовую станцию, потом в менявшихся провинциальных гарнизонах, где стояла батарея ее отчима, почти чудом переносится в Петербург, семнадцати лет оказывается во дворце - и отныне ее обычной средой становится высший свет. В Петербурге, Москве, в европейских столицах, где она живет подолгу, к концу жизни почти не возвращаясь в Россию, она неизменно принадлежит к этому официальному высшему кругу. Но столь же неизменным и главным для нее кругом является высший умственный круг ее современников, далеко не совпадающий с первым. В числе ее друзей или близких знакомых Пушкин и Жуковский, А.И. Тургенев и Вяземский, В. Одоевский и Хомяков, Гоголь и Лермонтов, Тютчев и И.С. Тургенев, Аксаковы и А.К. Толстой...
Вместе с тем жизнь ее пронизана печалью. Богатая и разнообразная одаренность, не нашедшая себе выхода в творчестве; глубокая неудовлетворенность в браке - и единственная за всю жизнь любовь, не принесшая радости; разочарование в выросших детях; постоянные тяжелые болезни и одинокая старость - вот какой обернулась начинавшаяся так празднично эта жизнь. И все-таки, пусть она тосковала в жизни, но прожила ее красиво, с блеском изысканной мысли и шлейфом воспоминаний...

Мне купили маленький сундучок, уложили белье и платье на неделю, и мы поехали в Екатерининский институт, прямо к начальнице...
Я поступила в институт в 1820 г. В 25 году было знаменитое и ужасное наводнение в Петербурге. Ночью поднялся сильный ветер и продолжался 12 часов. Утром мы по обыкновению были в 9 часов в классе. Швейцар вышел и объявил, что дрожки не пришли и учители не будут, потому что на всех улицах вода выступает... Наши солдаты жили в подвалах, и их начало заливать. Они перешли со своим добром и семействами в классы, где оставались три дня. А мы блаженствовали в дортуарах. Все обложили окна и смотрели, как прибывает вода; наша смирная Фонтанка была свинцового цвета и стремилась к Неве с необыкновенной быстротой, скоро исчезли берега. По воде неслись лошади, коровы, даже дрожки, кареты, кучера стояли с поднятыми руками, пронеслась будка с будошником...
По церквам сделались службы, молебны, и в 12 часов пополудни ветер начал утихать. Неизвестно, сколько людей погибло, но с той поры, благодаря бога, еще не было подобного наводнения... На другой день утром Фонтанка была ниже обыкновенного и наполнена курами, собаками и камнями.

***

В 1832 году Александр Сергеевич приходил всякий день почти ко мне, также и в день рождения моего принес мне альбом и сказал: «Вы так хорошо рассказываете, что должны писать свои записки», - и на первом листе написал стихи: «В тревоге пестрой и бесплодной» и пр. Почерк у него был великолепный, чрезвычайно четкий и твердый. Князь П.А. Вяземский, Жуковский, Александр Ив. Тургенев, сенатор Петр Ив. Полетика часто у нас обедали. Пугачовский бунт, в рукописи, был слушаем после такого обеда. За столом говорили, спорили; кончалось всегда тем, что Пушкин говорил один и всегда имел последнее слово. Его живость, изворотливость, веселость восхищали Жуковского, который, впрочем, не всегда с ним соглашался. Когда все после кофия уселись слушать чтение, то сказали Тургеневу: «Смотри, если ты заснешь, то не храпеть». Александр Иванович, отнекиваясь, уверял, что никогда не спит: и предмет и автор бунта, конечно, ручаются за его внимание. Не прошло и десяти минут, как наш Тургенев захрапел на всю комнату. Все рассмеялись, он очнулся и начал делать замечания как ни в чем не бывало. Пушкин ничуть не оскорбился, продолжал чтение, а Тургенев преспокойно проспал до конца.

• Чижов А. Фальсификация или свидетельство? // Дон. - 2010. - № 1/2. - С. 207-215.
• Колосова Н. «Исторические записки А. О. С.»: А.С. Пушкин и А.О. Смирнова // Наше наследие. - 1999. - № 50/51. - С. 55-76.